По поводу вопроса о Байкальском рыболовстве.
Уменьшение количества рыбы (имеем в виду «омуля») в Байкале – факт неоспоримый, но нисколько не исключительный, не удивительный. Подобные явления мы видим везде, куда является человек с единственным желанием — эксплуатировать елико возможно окружающую природу, добывая себе maximum пользы с наименьшей тратой сил. Вследствие этого он изводит до единого соболя около г. Баргузина, выбивает медведя с Холокского хребта, уничтожает коз около селений, вырубает леса вблизи жилья, вылавливает и омуля в Байкале. Во всех этих случаях оказывается, в конце концов, что, где хорошо было 12 дедам, плохо приходится 200 внукам, ибо не хватает для них «естественных даров». Скудны эти дары и для бродячего тунгуса, не встречающего себе конкурента в добывании пищи и прочего на десятки квадратных верст; как же может хватить этих продуктов для сотен людей. И начинает человек искать независимости от нещедрой природы. Заводя у себя дома овцу, корову, коня, он на пространстве, где умело кормится лишь 10 диких, разводит 1000 домашних животных, которые дают ему без хлопот мясо, мех, кожу и пр. При этом он все таки еще оставляет для себя и «дичь», поддерживая ее существование «запрещением лова в период размножения весной». Точно также относительно леса начинают издаваться узаконенья не рубить его сплошь, лишь бы поближе было возить его, а прорубают просеки, делят, например, на 24 дачи (равных) и уничтожают их одна за другой, так что через 24 года уже успеет достаточно подрасти первая дача. Назовем такое хозяйство человека «первой культурной стадией». Скоро, однако, этих мероприятий становится недостаточно вследствие увеличения народонаселения. Начинают заботится воспитывать корову, которая бы давала больше молока, мяса; не удовлетворяясь поливкой лугов, заставляют десятину земли давать сена не для 20 овец, а для 100, засевая известные кормовые травы. Видя, что лес, оставленный на произвол, сам себя губит, вырастая местами глухо, чащей, — засевают правильные «школы» желаемых растений, и получают деревья крепче, выше, чем прежде и т.д.
Итак, до начала «культуры» человек пользуется тем, что «подвертывается под руку», говоря, что «после меня хоть потоп». В первой культурной стадии он начинает уже думать более о «завтрашнем дне». Развиваясь же далее, он прилагает все свои знания, силы, чтобы увеличить количество пищи, одежды – не для себя только, но и для будущих поколений. Однако нисколько не обязательно, чтобы человек во всех отношениях сразу переходил в одинаковую стадию культурного развития. Напротив, мы часто видим, как рядом с образцовым молочным хозяйством ведется обработка земли первобытной сохой; или держат домашних пчел в лучших ульях-ящиках, но не разводят фруктового сада, душистых цветов на питание их, и пр. Например, относительно леса едва ли скоро появится в Сибири нужда в искусственном разведении, хотя потребность правильного размежевания лесничими уже наросла. Но пора применить приведенные рассуждения к состоянию рыболовства на Байкале, о чем мы хотим вести речь.
Главная добыча рыбы (омуля) на Байкале производится в теплое время года с 8-го мая до 20-го сентября; зимний подледный промысел сравнительно очень незначителен. Можно смело сказать, что весь Байкал ежегодно успевает пропитать рыбой 4000 человек в течении 5 месяцев и доставить им лишь 140 тысяч пудов омуля за весенний, летний и осенний уловы (около 7000 бочонков). Лет 50 тому назад улов, считается, был сильнее; но, вероятно, это надо понимать относительно, т.е. вылавливалось хотя бы 6000 бочонков, но делом занималось не более 2000 человек. Рассказывают, что с тех пор и рыба, и человек стали хитрее; действительно, невода пришлось удлинить, тони искать новые, вообще усилить средства ловли рыбы, которая теперь держится уже далее от берега, осенью «руном» идет в реки позднее, резко в меньшем количестве (в реку Баргузин рунный ход совсем прекратился).
Итак, теперь на человека в среднем выводе приходится менее 2 бочонков омуля, т.е. около 100 рублей! А ведь это для многих почти годовой заработок, ибо зимой нет хорошо оплачивающейся работы. Только удивляться надо, что многие рыбаки не бросили до сих пор своих занятий и не принялись за земледелие, которое нигде в Сибири не дает таких скудных заработков. Поэтому изумляться же надо и тому, что омуль еще дешев, мало поднялся в цене. Между тем, в какой отрасли промышленности можно указать на столь безобразное и быстрое возвышение цены, как это случилось в последнее время с омулем? Очевидно, есть что-то ненормальное, особое в этом явлении. Присмотримся к нему поближе.
Сыздавна стали отдельные крестьяне по рр. Баргузину и Селенге (и бурята ольхонского ведомства) складываться в артели и заводить сообща невода, добычу делить поровну. Не долго такой порядок позволял существовать пастушеской идиллии. Рыболовство – афера: одному посчастливится, другому нет. Явились счастливцы-богачи и неудачники-бедняки, заимодавцы и кредиторы. В наше время эта разница «пайщиков» создала уже прочную «паутину», систему кулачества. Например, в двух низовых селениях по р. Баргузину мы встречаем уже лишь 3 кулаков и на них 70 работников… Впрочем, официально этого не заметить: все они пайщики, имеют отдельное «собственное заведение». Стоит это «заведение» сети и пр. – около 40 рублей4 средний валовой доход дольщика, как мы видели, должен быть около 100 рублей. Но это у «среднего» рыболова, а на самом деле мы встречаем следующее: из 1000 «паев» «свободный» рыбаков за весь годовой сезон 80 паев принесут по 300 рублей, 120 – по 200 р., 120 – по 100 р., 200 – по 80 р., а из остальных упомянем про 100 человек, которые не выручат даже и 40 рублей (в в возврат сделанных затрат). Но и этот расчет еще не рисует вполне картины действительности: из него видно, будто бы одна треть работников выручит, так сказать, нормальное количество (т.е. 100 рублей) или выше его; иначе сказать, кажется, что вероятность удачного лова для рыбака равна трети или одному разу в три года. Между тем, масса ожидает обыкновенно такой удачи лишь в 7 лет один раз! Отчего же это?
Считают, что «естественная» удача промысла не может случиться и ныне реже одного из трех лет в среднем выводе; и, конечно, это уже слишком плохой результат, тем более, что от человека независим, по понятию народа: невода правильно чередуются по тоням, и одна «судьба» определяет поймать много одному неводу там, где другой не достанет ничего. Кстати, богач от этой «случайности» добычи застрахован: он не заводит целого невода, а предпочитает иметь по 3-8 паев в нескольких неводах; так что полная неудача на оном покрывается с избытком выручкой в другом месте. Еще надо принять во внимание, что крестьянские и бурятские артельные невода гораздо меньше других и налавливают ниже средней нормы (100 руб. на пай). Кроме того, я выше имел в виду, так сказать, двойной пай, какой причитается на рабочего, доставившего 2 столба невода. Бедняки нуждаются в соли, мотоузе для починки сети и пр., богачи их снабжают «за процент». Если зимой пристигнет нужда в чае, хлебе, — милосердный кулак и это доставит в долг. Правда, бедняк будет в любую стужу и слякоть гонять за богача подводы, доставлять дрова, перевозить тяжести, но все-таки к весне не освободится от долга. Таким образом, хотя бы невод и заработал по 100 рублей на пай, бедняку придется лишь 80-50 руб. Наконец, надо сказать о порядке продажи рыбы. Пластается омуль в артелях не всегда чисто, соль кладется не всегда хорошая и не всегда в достаточном количестве; иногда к омулю подмешивают и малоценной рыбы (щуки, сороги). Результат, конечно, — меньшая цена, т.е. опять таки средний артельный пай гораздо ниже нормы по всему Байкалу. При этом хорошо, если артельщик имеет возможность сам сбыть рыбу прямо потребителю, выменять на хлеб; замечу, чо потребитель при этом вперед знает качество товара, что рыба будет «из рук вон» вонькая. Но мало ли, что вонького крестьянин переносит; нельзя же полосой приучать к санитарному благу; все-таки и вонькая рыба питает: об отравлении рыбным ядом мы ничего не слышим… Но редкий артельщик продает добычу на муку; чаще бывает иначе: бедняк еще не пойманную рыбу вынужден запродать вперед богачу своего невода, а тот уже оптом перепродает ее крупному рыбопромышленнику-иркутянину. Правда, последний продаст ее уже по высокой цене, как рыбу доброкачественную (т.е. произведет обман, хотя и примет меры, чтоб это не было заметно, чтобы рыба скорее с рук сошла, не залежалась), но купит-то от добывших ее дешево.
Изо всего мы видим, что «общинный» способ рыбной ловли держит «в ежовых» по всему Байкалу до 1000 рабочих; этот несчастный рудимент общины ныне ничем нельзя улучшить или поддержать; пролетарий, окончательно сознающий свое бессилие, вперед надолго законтрактован и не смеет взяться за другое дело; бедняка не закабаленного держит в рыболовстве привычка, питает надежда на лучшее… Открытие мелкого кредита также ни к чему доброму не поведет: утолстятся лишь карманы кулаков… В результате Байкал уже отказывается кормить эту массу: омуля мало.
Обратимся к разбору второго типа рыбной ловли на Байкале «наймом». Уже и в первом типе жалкой пародии первобытной артели есть наемные работники, неводящие вместо богачей, но это еще не специальные рыбаки, а годовые работники у кулаков, нанятые на любую работу. Иркутяне же, — крупные рыбопромышленники, владельцы больших байкальских судов, — исключительно неводят наемными работниками, число коих на всем Байкале превышает 1500 человек. Эта команда работает весь рыбный сезон за 25-40 рублей жалованья на человека и пищу, т.е. от «среднего пая» остается у хозяев около 50 – 35 рублей, что идет на обстановку промысла и вместе составляет прибыль. Как эта прибыль велика, мы считать не будем, скажем о содержании рабочих и способах ловли. Отсутствие фабричной промышленности создает в Иркутске целую армию бобылей, ищущих какой бы то ни было работы хотя бы за 18 коп. в день на готовом содержании; прибавим, что эти 18 коп. израсходуются частью на одежду, которую для этой цели запасают хозяева (о сахаре о водке не распространяемся). В общем, обстановка жизни, конечно, та же, что и в вышеописанных «свободных» артелях, т.е. корьевой балаганчик с костром дымным по середине, постель голая, часто сырая земля, изредка прикрытая камышом. Состав рабочей артели на неводу опять тот же, что и у крестьян и бурят, т.е. среди здоровых находятся и старики, и малолетки. Но крестьян только то и спасает, что они выходят на рыбалку целой семьей, так что и 8-10 летние дети зарабатывают иногда по «паю»; разумеется, нельзя не мириться с тем, что в крестьянском быту дома заставляют непосильно работать детей, но на фабриках такая эксплуатация детей регулируется, особенно, где необходим ночной труд, как рыбном деле. Однако, при недостаточности наличных сил невода иркутян больше и закидываются от берега дальше крестьянских. Зато качество рыбы у иркутян выше: они кладут много и лучшей соли (конечно, и в половину не столько, как сыпят в бочки с аргангельскими селедками), пластяют рыбу в сравнительно благоустроенных помещениях. Неводьба, дающая наиболее дорогую и вкусную рыбу, — что осенняя, в реках Ангаре и Селенге, куда омуль идет метать икру; в это время соблазнительным для крупных рыбопромышленников является «урвать», т.е. неводить в устье или через всю реку.
Существует еще третий разряд рыбаков, добывающих рыбу сетями. Тут требуется немного «заведения»: несколько сетей, лодка и в ней 1-2 человека; это – чисто кустарный промысел, не дозволяющий такой концентрации капитала и производства, как неводьба; друг другу сетовщики не могут мешать, им велик простор «моря» Байкала: не хватает бухты, можно войти в открытое «море». Таких «мореходов» наберется почти 1000 человек, и приготовляют они рыбу «вонькую», причем и сбывают ее своему же брату-крестьянину, обладающему неприхотливым вкусом.
Этим ограничим наш очерк нынешнего состояния рыболовства на Байкале; подробнее мы коснулись разработки наблюденных фактов в специальной статье, представленной в сиб. отдел географ. общ.; теперь мы имеем целью общие выводы, для чего довольно вышеизложенного.
Возвращаясь в аналогии рыболовства с лесным хозяйством, должно сказать, что для первого уже прошла некультурная стадия, и несколько десятков лет существуют законодательные стеснения промысла с целью предотвратить уменьшение рыбы в Байкале. Ни для кого не секрет, однако, что эти меры не сдерживают стремления человека быть сытым, хотя в то же время все приводят промысел к более и более жалкому состоянию. Заградить устья рек, поставить точную грань на ⅔ русла против тоней – можно лишь при большом числе административных помощников. Если же эти лица не получат обязанности следить за пропиской паспортов (это делается так: принесут на дом «груду» для разбора; приходится проверить сроки почти 2000 видов; разве нельзя желающему хозяину перевезти на своем судне человека без всякого вида?), или же присматривают за порядком общим (преследовать продажу водки), или же еще запрещать ловлю рыбы сетями, то у них не будет вовсе физической возможности, хотя бы и было искреннее желание, уследить чтобы не было покушений обойти установленные правила неводьбы во время рунного хода. Одним словом, фактически мы считаем рыболовство на Байкале едва вступающим в 1-ю культурную стадию экономического развития человека и признаем, что это вполне не удовлетворяет четырехтысячной мысы рыболовов и никак не может «кормить» их при таких условиях. Но представим себе, если бы вдруг в настоящем году строго проведи правила неводьбы во время рунного хода, не допустили бы нигде злоупотреблений; выиграл ли бы кто-нибудь от этого? От полной невозможности сетить разорились бы 1000 семей, обыкновенно ставящих на карту все свое достояние, чтобы пуститься в «море» контрабандистом. В тоже время общая добыча омуля на Байкале с 7 тысяч бочонков уменьшилась бы до 6 или 5; конечно, при этом вздорожала бы рыба, но это вздорожание не окупило бы недолова пищи и населении, привыкшего питаться уже омулем. В будущем такой порядок может быть позволил бы ежегодно добывать и по 9 тысяч бочонков омуля; но разве этот урожай достаточный с полумиллиона десятин, каковую площадь представляет Байкал? Разве может при таком условии «омуль» доставить пищу миллиону населения кругом Байкала и вытеснит когда-нибудь окончательно «селедку» даже в Иркутске? Неужели придется сказать, что ловцов в Байкале, довольно 2000 человек, а остальным следует отправиться «на Амур» — в нетронутую обетованную страну, которая неминуемо обратится через несколько лет в негостеприимную пустыню, если не регулировать научно, культурно деятельности человека? Таким путем можно лишь отдалить на немного лет коренное решение этого вопроса.
Конечно, санитарные правила не терпят отлагательств в применении к занятиям крупных рыбопромышленников. Следует требовать, чтобы рассол в продаваемой ими рыбе был известной крепости, но не густоты (не по ареометру, а по процентному содержанию соли); можно желать чтобы для рабочих были устроены «нары» в балаганах; можно рекомендовать лучшие способы консервировки икры, мелкой рыбы и пр. При таких требованиях ускорится процесс расширения занятий 2-х – 3-х капиталистов и уменьшения числа артелей «свободный неводчиков» (бурят и крестьян) или хозяев «средней руки», которые и теперь уже в большинстве зависимые должники, скорее агенты крупных хозяев, лишь несущие возложенную на них тяжесть ответственности. Но можно ли бесплодно сожалеть о полном разрушении призрака «общины», держащейся не сознательной взаимной порукой от риска ( как страхование полей от градобития), а лишь влиянием кулака?
В тоже время нам кажется вполне естественным не касаться пока производства мелких кустарей-сетовщиков. Пусть их рыба – «вонька», но такой желают потребители без тени ропота. Преследовать этих мелких «пиратов» нисколько не значит сохранить рыбу в Байкале – а пещись об интересах крупных рыболовов, чтобы им больше досталось. Пусть же не служат «козлами отпущения» эти смелые контрабандисты, отправляющиеся и в ночь, и в ветер бороться с сильной стихией: если они и «воры» иногда, то опять же не по профессии, не по натуре, а по неимению средств жить «чистым» занятием. Разумеется, мы говорим о массе; если же находятся единичные хищники, решающиеся сетить в преграждении рунного хода, то – пусть они несут достойную кару…
И так, нам кажется, нет настоятельной надобности только исследовать «причины уменьшения омуля» в Байкале. Бесспорно, это явление – сложное, но точно исследовать его причины – роскошь статистики отвлеченной науки; в практическом же отношении одно это еще не будет вполне плодотворно. Причины эти неизбежны; это явление – протест против ненормальности нынешних условий рыболовного хозяйства, признак, что пора приблизить «третью» стадию культуры в этой отрасли деятельности человека. Науке следует идти на помощь, и в данном случае один человек может принести громадную пользу: масса его послушает и будет благодарна.
В самом деле, неужели человек, заставивший пшеницу расти густой нивой и давать сам 20, если не более урожая, заставивший местами десятину земли, кормившую искони лишь 15 плохо защищенных зверьков, питать десятки людей, — неужели же этот человек может оказаться бессильным заставить и воды покориться своей воле, заселить Байкал обильным количеством «вкусного омуля» наперекор всему? Не может этого быть! Произведена уже масса опытов искусственного оплодотворения рыбьей икры и распространения желаемой породы в любом количестве; остается пригласить специалиста применить эти знания на Байкале.
Николай Кирилов.
Опубликовано 6 июля 1886 года.